— Насколько я понял — здесь собираются люди, не технеты?
— А что им тут делать? На нашем месте технеты быть не могут — мы тут не дрова колем… а их головы только на это и годятся, скажу вам откровенно.
Сейчас, войдя в маленький, но хорошо освещенный холл, Милов смог оглядеть своего собеседника, и сделал это с откровенным любопытством: очень уж не вязалась его речь с обликом. Тот усмехнулся:
— Видите! А вы еще опасались за свою экипировку. Не думайте, мы и в самом деле могли бы собраться в тэксах, но приходим в рабочем — потому что техи на нашем месте пришли бы расфуфыренными до плюс-минус бесконечности. Ну, а теперь приведите себя в несколько легкомысленное состояние, иначе какой же праздник?
3
(136 часов до)
Веселье было уже в разгаре, когда они вошли; верно, Силене с намерением медлил, развлекая Милова разговорами — чтобы избежать той неловкости, какая возникает, когда незнакомый человек появляется в еще не стартовавшей компании и невольно становится в ней центром внимания, не всегда доброжелательного, порой иронического. Сейчас в маленьком зале было уже шумно, говорили, казалось, все сразу, словно стараясь заглушить один другого, клубился дым (неплохих сигарет — определил Милов, принюхавшись), потом в говор врезался хрипловатый, но явно женский смех — не жестокий, каким он порой бывает, а скорее удовлетворенный., Милов стал улыбаться еще не успев войти — весело, дружески, но без заискивания. В зале на долю секунды замолчали, потом шум поднялся снова.
«Силене, разбойник, ты захватил пленника? Давно, давно не ели мы человечинки… О господи, а я и не знал, что у нас сегодня званый вечер. Где мой смокинг?.. Кто это собрался его съесть: ты? Оставь надежды — его проглотит Ласка, нам останется только облизываться… Кто там поближе — держите его, он сейчас удерет, он смертельно напуган, разве не видно? Эй, Голлин, он сейчас упадет без сознания, воды ему, кто там поближе — дайте стакан воды!»
— Пей, мой мальчик, пей, — сказал очутившийся рядом человек в пестрой маскировочной форме, годами намного моложе Милова, — иначе ты весь вечер не придешь в себя. Ты попал к мыслителям, дружок, они, как ты понял уже, пьют только чистую воду.
Он вложил в пальцы Милова стаканчик, Милов поднес посуду к губам.
— Только до дна, — предупредил тот же человек, — глубина мысли предполагает…
Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли — он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал — хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, — сказал:
— Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?
— Браво! — крикнул кто-то. — Принимаем!
Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один — в возрасте, редковолосый, он держал стакан наизготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище… Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку, всё было, как на вечеринках вообще бывает. Силене сел рядом с ним; ему закричали:
— Оратор, на трибуну, на трибуну!
Он отмахнулся:
— Нет, сегодня я в другой роли — наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся — а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь.
Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол.
— Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе, — и, подавая пример, стал оснащать свою тарелку.
Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. Воистину, ищите — и обрящете, — успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.
Сидевший напротив налил ему — уже не в стакан, впрочем, а в нормальную рюмку; но Милов и так уже чувствовал — на голодный желудок — легкое, приятное головокружение. Он попытался сосредоточиться, вспоминая, в какой карман уложил средство против опьянения — хорошо, что догадался взять его из сумки, снова предчувствие не подвело, хотя логически ожидать чего-то подобного было невозможно. Ага, в левом внутреннем маленьком, вот оно где. В его одежде карманов (главным образом потайных, не полагавшихся по стандарту) было великое множество, и сейчас все они были загружены, так что когда Силене посоветовал Милову снять куртку по причине жары (а в зальце и правда было жарковато), Милов вежливо отказался — сказал, что еще не отогрелся после прогулки, что он вообще мерзляк и двойную жару предпочитает ординарному холоду.
— Тогда надо добавить, — обрадовался Силене, — расширить сосудики, сразу почувствуете себя лучше!
— Не премину, — согласился Милов, — но сперва, может быть, поможете мне сориентироваться, чтобы я побыстрее почувствовал себя свободно?
— Это в смысле кто есть кто? Ну разумеется, друг мой. Начну с женщин, как того требуют приличия. Та, что помоложе — это Зила, химик, а та, что покрасивее — Ласка, она, в отличие от Зилы, тоже химик, но кроме того, и это самое главное очень пригожая и милая женщина…
— Я же их не вижу, — сказал Милов, — они сзади нас.
Милов и на самом деле женщин сейчас не видел, но это ему и не нужно было, потому что в пригожей Ласке он, едва войдя в зал, опознал Лесту.
— Зачем вам их видеть? Запоминайте мои характеристики — потом разберетесь. Зила первой подойдет к вам, но это вовсе не значит, что она потом полезет с вами под одеяло. Ласка подходить вообще не станет.
— А под одеяло? — легкомысленно поинтересовался Милов, прикидывая, через сколько минут придется выйти на воздух, чтобы без помех протрезветь.
— Ну, об этом вы спросите у нее самой. И вот все о дамах. Рядом с ними сидит любопытный персонаж..
Милов вспомнил: тот, с редкими волосами, у которого стакан вроде бы сросся с рукой, так что без хирургического вмешательства их не разлучить было.
— Да, — согласился Милов, — пока меня усаживали, он успел взять на грудь два веса.
— Ну, это ему, как носорогу подснежник. Он не этим примечателен.
— Понял, — ухмыльнулся Милов, притворяясь чуть более захмелевшим, чем был на самом деле. — Он модель, рекламирует мужские прически.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});